The tell-tale heart

The tell-tale heart Edgar Allan Poe

Read by Justin Franco

TRUE!	Правда!

– nervous – very, very dreadfully nervous I had been and am; but why will you say that I am mad?	- нервный - до ужаса очень очень нервный, таким был таким и остался; но почему вы говорите что я сумасшедший?

The disease had sharpened my senses – not destroyed – not dulled them.	Болезнь заострила мои чувства - не разрушила - не притупила их.

Above all was the sense of hearing acute.	Прежде всего обострился слух.

I heard all things in the heaven and in the earth.	Я слышу все вещи на небе и на земле.

I heard many things in hell.	Я слышу много вещей в аду.

How, then, am I mad?	Как, тогда, я безумен?

Hearken!	Внимайте!

And observe how healthily – how calmly I can tell you the whole story.	И наблюдайте как здорово - какой спокойно я могу рассказать вам всю историю.

It is impossible to say how first the idea entered my brain; but once conceived, it haunted me day and night.	Не возможно сказать как первая идея проникла мне в мозг; но однажды осознав, это охотилось за мной днем и ночью.

Object there was none.	Цели там не было.

Passion there was none.	Страсти там не было.

I loved the old man.	Я любил старика.

He had never wronged me.	Он ни когда не обижал меня.

He had never given me insult.	Он ни когда не оскорблял меня.

For his gold I had no desire.	К его золоту я не имел страсти.

I think it was his eye!	Я думаю это был его глаз!

Yes, it was this!	Да, это был он!

He had the eye of a vulture –a pale blue eye, with a film over it.	Он имел глаз стервятника - бледный голубой глаз, с пленкой покрывающий его.

Whenever it fell upon me, my blood ran cold; and so by degrees – very gradually –I made up my mind to take the life of the old man, and thus rid myself of the eye forever.	Когда бы ни упал взгляд на меня, моя кров замерзала; и постепенно - очень понемногу - Я решил взять жизнь старика, и таким образом избавится от этого глаза навсегда.

Now this is the point.	Теперь это цель.

You fancy me mad.	Вы считаете меня безумным.

Madmen know nothing.	Сумасшедшие ни чего не знают.

But you should have seen me.	Но ты должен увидеть меня.

You should have seen how wisely I proceeded –with what caution –with what foresight –with what dissimulation I went to work!	Ты должен увидеть как мудро я действовал - с какой дальновидностью - с каким притворством я шел на работу!

I was never kinder to the old man than during the whole week before I killed him.	Я ни когда не был добрее к старику чем на протяжении всей недели прежде чем я убил его.

And every night, about midnight, I turned the latch of his door and opened it –oh so gently!	И каждую ночь, около полуночи, я поворачивал задвижку на его двери и открыл ее - о, так аккуратно.

And then, when I had made an opening sufficient for my head, I put in a dark lantern, all closed, closed, so that no light shone out, and then I thrust in my head.	И затем, когда я открыл ее достаточно что бы просунуть голову, я погрузил в темноту фонарь, все закрыто, закрыто, итак нет света, и затем я просунул голову.

Oh, you would have laughed to see how cunningly I thrust it in!	О, ты бы рассмеялся если бы увидел как ловко я ее сунул.

I moved it slowly –very, very slowly, so that I might not disturb the old man's sleep.	Я двигался медленно - очень, очень, медленно, что бы я не побеспокоил сон старика.

It took me an hour to place my whole head within the opening so far that I could see him as he lay upon his bed.	Это забрало у меня час пока вся моя голова оказалась внутри, так далеко, я мог видеть его как он лежал на своей кровати.

Ha!	Ха!

–would a madman have been so wise as this?	-может ли сумасшедший быть настолько умен как я?

And then, when my head was well in the room, I undid the lantern cautiously –oh, so cautiously –cautiously (for the hinges creaked) –I undid it just so much that a single thin ray fell upon the vulture eye.	И затем, когда моя голова была в комнате, я приоткрыл фонарик осторожно - о, очень осторожно - осторожно (скрипят петли) - я приоткрыл настолько что бы одинокий тоненький лучик упал на глаз стервятника.

And this I did for seven long nights –every night just at midnight –but I found the eye always closed; and so it was impossible to do the work; for it was not the old man who vexed me, but his Evil Eye.	И это я делал семь долгих ночей - каждую ночь в полночь - но я находил глаз всегда закрытый; и так невозможно было сделать работу; потому что не старик меня раздражал, но этот Глаз Зла.

And every morning, when the day broke, I went boldly into the chamber, and spoke courageously to him, calling him by name in a hearty tone, and inquiring how he has passed the night.	И каждое утро, когда наступал день, я шел смело в комнату, и говорил отважно с ним, называя его по имени в сердечном тоне, и интересовался как прошла ночь.

So you see he would have been a very profound old man, indeed, to suspect that every night, just at twelve, I looked in upon him while he slept.	Итак ты видишь он был очень глубокий старик, на самом деле, подозревал это каждую ночь, просто к двенадцати, я смотрел на него пока он спит.

Upon the eighth night I was more than usually cautious in opening the door.	После восьмой ночи я был более чем обычно осторожен с открытием двери.

A watch's minute hand moves more quickly than did mine.	Минуты часов идут быстрей чем мои.

Never before that night had I felt the extent of my own powers –of my sagacity.	Никогда прежде до той ночи я не чувствовал степень моей собственной силы - мою проницательность.

I could scarcely contain my feelings of triumph.	Я едва мог сдержать свои чувства триумфа.

To think that there I was, opening the door, little by little, and he not even to dream of my secret deeds or thoughts.	Думать что там я был, открывал дверь, по чуть чуть, и ему даже не снится мои секреты и мысли.

I fairly chuckled at the idea; and perhaps he heard me; for he moved on the bed suddenly, as if startled.	Я довольно хихикал над этой идеей; и возможно он слышал меня; он внезапно задвигался на кровати, как будто испугался.

Now you may think that I drew back –but no.	Теперь ты можешь подумать я отступил - но нет.

His room was as black as pitch with the thick darkness, (for the shutters were close fastened, through fear of robbers) and so I knew that he could not see the opening of the door, and I kept pushing it on steadily, steadily.	Его комната была черная как смола с плотной чернотой, (потому что ставни были заперты, из-за страха перед грабителями) и поэтому я знал, что он не мог видеть открытия двери, и я продолжал давить на нее постоянно, неуклонно.

I had my head in, and was about to open the lantern, when my thumb slipped upon the tin fastening, and the old man sprang up in bed, crying out.	Моя голова была внутри, и я был готов открыть фонарь, когда мой палец соскользнул на оловянное крепление, и старик вскочил с кровати, закричал.

–Who's there?	-Кто здесь?

I kept quite still and said nothing.	Я держался все еще тихо и ничего не сказал.

For a whole hour I did not move a muscle, and in the meantime I did not hear him lie down.	Все время, пока не услышу как он лег, я не буду шевелить даже мускулами.

He was still sitting up in the bed listening; –just as I have done, night after night, hearkening to the death watches in the wall.	Он все сидел на кровати и слушал; -просто так же как и я делал, ночь за ночью, вслушиваясь часы смерти на стене.

Presently I heard a slight groan, and I knew it was the groan of mortal terror.	Вскоре я услышал легкий стон, и я знал это был стон смертельного ужаса.

It was not a groan of pain or of grief –oh, no!	Это не был стон боли или горя - о нет!

–it was the low stifled sound that arises from the bottom of the soul when overcharged with awe.	- это был глухой звук, доносящийся из глубины души, когда он переполнен страхом.

I knew the sound well.	Я знал этот звук отлично.

Many a night, just at midnight, when all the world slept, it has welled up from my own bosom, deepening, with its dreadful echo, the terrors that distracted me.	Много ночей, около полуночи, когда весь мир спит, это поднималось из моей собственной груди, углубление, с этим ужасным эхом, ужасы, которые отвлекали меня.

I say I knew it well.	Я сказал что знаю это отлично.

I knew what the old man felt, and pitied him, although I chuckled at heart.	Я знал что старик чувствовал, и жалел его, несмотря на это мое сердце хихикало.

I knew that he had been lying awake ever since the first slight noise, when he had turned in the bed.	Я знал, что он лежал без сна с первого легкого шума, когда он перевернулся на кровати.

His fears had been ever since growing upon him.	С тех пор его страхи росли на нем.

He had been trying to fancy them causeless, but could not.	Он пытался представить их беспричинными, но не мог.

He had been saying to himself –"It is nothing but the wind in the chimney –it is only a mouse crossing the floor,"or "It is merely a cricket which has made a single chirp.	Он говорил себе: "Это не что иное, как ветер в дымовой трубе - это всего лишь мышь пересекающая пол", или "Это всего лишь сверчок, который издал один звук".

Yes, he had been trying to comfort himself with these suppositions: but he had found all in vain.	Да, он пытался успокоить себя этими предположениями, но он нашел все тщетным.

All in vain; because Death, in approaching him had stalked with his black shadow before him, and enveloped the victim.	Все тщетно; потому что смерть приближаясь к нему, преследовала его черной тенью, и окутала жертву.

And it was the mournful influence of the unperceived shadow that caused him to feel –although he neither saw nor heard –to feel the presence of my head within the room.	И это было печальное влияние неосознанной тени, которое заставило его почувствовать - хотя он не видел и не слышал - чувствовать присутствие моей головы в комнате.

When I had waited a long time, very patiently, without hearing him lie down, I resolved to open a little –a very, very little crevice in the lantern.	Когда я долго, очень терпеливо ждал, не слыша, как он ложится, я решил открыть немного - очень, очень маленькую щель в фонаре.

So I opened it –you cannot imagine how stealthily, stealthily –until, at length a single dim ray, like the thread of the spider, shot from out the crevice and fell full upon the vulture eye.	Так что я открыл его - вы не можете себе представить, как незаметно, незаметно - до тех пор, пока один единственный тусклый луч, как нить паука, не вырвался из щели и не упал на глаз стервятника.

It was open –wide, wide open –and I grew furious as I gazed upon it.	Это было открыто -широко, широко открыто -и во мне росла ярость когда я смотрел на это.

I saw it with perfect distinctness –all a dull blue, with a hideous veil over it that chilled the very marrow in my bones; but I could see nothing else of the old man's face or person: for I had directed the ray as if by instinct, precisely upon the damned spot.	Я видел это с абсолютной отчетливостью - все тускло-синее, с отвратительной вуалью над ним, которая охладила весь костный мозг в моих костях; но я больше ничего не видел ни на лице, ни в облике старика: потому что я направил луч как бы инстинктивно, точно на проклятое пятно.

And have I not told you that what you mistake for madness is but over acuteness of the senses?	И разве я не говорил вам, что вы ошибаетесь принимая за безумие остроту чувств?

–now, I say, there came to my ears a low, dull, quick sound, such as a watch makes when enveloped in cotton.	- сейчас, я говорю, в мои уши донесся тихий, тупой, быстрый звук, такой как у часов когда они обтянуты хлопком.

I knew that sound well, too.	Я знаю это звук хорошо, тоже.

It was the beating of the old man's heart.	Это было биение сердца старика.

It increased my fury, as the beating of a drum stimulates the soldier into courage.	Это увеличивало мою ярость, как удары по барабану стимулируют солдатское мужество.

But even yet I refrained and kept still.	Но даже после этого я все еще держался не двигаясь.

I scarcely breathed.	Я едва дышал.

I held the lantern motionless.	Я держал фонарь неподвижно.

I tried how steadily I could maintain the ray upon the eye.	Я старался, стабильно как мог, поддерживать луч на глазу.

Meantime the hellish tattoo of the heart increased.	Тем временем адский стук сердца наростал.

It grew quicker and quicker, and louder and louder every instant.	Это росло быстрей и быстрей, и громче и громче каждое мгновение.

The old man's terror must have been extreme!	Ужас старика должен был быть экстремальным!

It grew louder, I say, louder every moment!	Это становилось все громче, я говорю, громче с каждым мгновением!

–do you mark me well?	- ты хорошо уяснил?

I have told you that I am nervous: so I am.	Я сказал вам, что я нервный: и так я нервничал.

And now at the dead hour of the night, amid the dreadful silence of that old house, so strange a noise as this excited me to uncontrollable terror.	И теперь, в мертвый час ночи, среди ужасной тишины этого старого дома, такой незнакомый шум, который взволновал меня до неконтролируемого ужаса.

Yet, for some minutes longer I refrained and stood still.	Еще несколько минут после я сдерживался и замер.

But the beating grew louder, louder!	Но бой становился все громче, громче!

I thought the heart must burst.	Я думал сердце должно взорваться.

And now a new anxiety seized me –the sound would be heard by a neighbor!	И теперь новое беспокойство охватило меня - этот звук услышит сосед!

The old man's hour had come!	Час старика пришел!

With a loud yell, I threw open the lantern and leaped into the room.	С громким криком я распахнул фонарь и прыгнул в комнату.

He shrieked once –once only.	Он взвизгнул один раз - только один раз.

In an instant I dragged him to the floor, and pulled the heavy bed over him.	В одно мгновение я поволок его на пол и придавил тяжелой кроватью.

I then smiled gaily, to find the deed so far done.	Я затем улыбнулся весело, найдя дело законченным.

But, for many minutes, the heart beat on with a muffled sound.	Но в течение многих минут сердце билось с приглушенным звуком.

This, however, did not vex me; it would not be heard through the wall.	Это, однако, не раздражало меня; это не будет слышно сквозь стену.

At length it ceased.	В конце концов это прекратилось.

The old man was dead.	Старик был мертв.

I removed the bed and examined the corpse.	Я убрал кровать и осмотрел труп.

Yes, he was stone, stone dead.	Да, он был каменный, каменно-мертвый.

I placed my hand upon the heart and held it there many minutes.	Я положил мою руку на сердце и держал там много минут.

There was no pulsation.	Там не было пульсации.

He was stone dead.	Он был мертвым как камень.

His eye would trouble me no more.	Его глаз больше не будет беспокоить меня.

If still you think me mad, you will think so no longer when I describe the wise precautions I took for the concealment of the body.	Если ты все еще считаешь меня сумасшедшим, ты больше не будешь так думать, когда я опишу мудрые меры предосторожности, которые я предпринял для маскировки тела.

The night waned, and I worked hastily, but in silence.	Ночь слабла, и я работал на скорую руку, но в тишине.

First of all I dismembered the corpse.	Первым делом я расчленил труп.

I cut off the head and the arms and the legs.	Я отрезал голову, руки и ноги.

I then took up three planks from the flooring of the chamber, and deposited all between the scantlings.	Затем я убрал три доски с пола комнаты и положил все между брусьями.

I then replaced the boards so cleverly, so cunningly, that no human eye – not even his –could have detected any thing wrong.	Затем я заменил доски так умно, так хитро, что ни один человеческий глаз - даже его - не мог обнаружить ничего неправильного.

There was nothing to wash out –no stain of any kind –no blood-spot whatever.	Там не было нечего мыть -нет пятен любого рода -нет ни каких пятен крови.

I had been too wary for that.	Я был слишком осторожен для этого.

A tub had caught all –ha!	Ванна поймала все - ха!

Ha!	Ха!

When I had made an end of these labors, it was four o'clock –still dark as midnight.	Когда я закончил эти труды, было четыре часа - все еще темно, как в полночь.

As the bell sounded the hour, there came a knocking at the street door.	Когда прозвенел бой часов, раздался стук в дверь выходящую на улицу.

I went down to open it with a light heart, –for what had I now to fear?	Я спустился, чтобы открыть с легким сердцем, - чего мне теперь бояться?

There entered three men, who introduced themselves, with perfect suavity, as officers of the police.	Там вошли трое мужчин, которые представили себя, с совершенной учтивостью, как офицеры полиции.

A shriek had been heard by a neighbor during the night; suspicion of foul play had been aroused; information had been lodged at the police office, and they (the officers) had been с to search the premises.	Визг услышал сосед на протяжении ночи; возникло подозрение в нечестной игре; информация была подана в отделение полиции, и они (сотрудники полиции) были присланы для обыска помещения.

I smiled, –for what had I to fear?	Я улыбнулся, - чего мне бояться?

I bade the gentlemen welcome.	Я приветствовал джентльменов.

The shriek, I said, was my own in a dream.	Вопль, сказал я, был моим собственным во сне.

The old man, I mentioned, was absent in the country.	Старик, Я упомянул, отсутствовал в стране.

I took my visitors all over the house.	Я провел моих визитеров по всему дому.

I bade them search –search well.	Я велел им искать - хорошо искать.

I led them, at length, to his chamber.	Я привел их, наконец, в его комнату.

I showed them his treasures, secure, undisturbed.	Я показал им его сокровища, в безопасности, нетронутые.

In the enthusiasm of my confidence, I brought chairs into the room, and desired them here to rest from their fatigues, while I myself, in the wild audacity of my perfect triumph, placed my own seat upon the very spot beneath which reposed the corpse of the victim.	С энтузиазмом моей уверенности я принес стулья в комнату и пожелал, чтобы они здесь отдохнули от их усталости, а сам, в дикой смелости моего совершенного триумфа, уселся на то самое место, под которым лежал труп жертвы.

The officers were satisfied.	Офицеры были удовлетворены.

My manner had convinced them.	Мои манеры убедили их.

I was singularly at ease.	Я был необыкновенно расслаблен.

They sat, and while I answered cheerily, they chatted of familiar things.	Они сели, и пока я весело отвечал, они болтали о личных вещах.

But, ere long, I felt myself getting pale and wished them gone.	Но вскоре я почувствовал что бледнею и захотел чтобы они ушли.

My head ached, and I fancied a ringing in my ears: but still they sat and still chatted.	Голова болела, и мне показалось, что у меня звенит в ушах, но они все еще сидели и все еще болтали.

The ringing became more distinct: –it continued and became more distinct: I talked more freely to get rid of the feeling: but it continued and gained definiteness –until, at length, I found that the noise was not within my ears.	Звон стал более отчетливым: - он продолжался и стал более отчетливым: я говорил более свободно, чтобы избавиться от чувства: но он продолжался и обрел определенность - пока, наконец, я не обнаружил, что шум не был в моих ушах.

No doubt I now grew very pale; –but I talked more fluently, and with a heightened voice.	Без сомнения, я теперь очень побледнел; - но я говорил более свободно и с повышенным голосом.

Yet the sound increased –and what could I do?	Все же звук усилился - и что я мог сделать?

It was a low, dull, quick sound –much such a sound as a watch makes when enveloped in cotton.	Это был низкий, тупой, быстрый звук - такой же звук как у часов когда он обтянут хлопком.

I gasped for breath – and yet the officers heard it not.	У меня перехватило дыхание - и все же офицеры не слышали этого.

I talked more quickly –more vehemently; but the noise steadily increased.	Я говорил быстрее - более сильно; но шум неуклонно увеличивается.

I arose and argued about trifles, in a high key and with violent gesticulations; but the noise steadily increased.	Я возникал и спорил о мелочах, в высоком ключе и с жестокими жестикуляциями; но шум неуклонно увеличивается.

Why would they not be gone?	Почему бы им не уйти?

I paced the floor to and fro with heavy strides, as if excited to fury by the observations of the men – but the noise steadily increased.	Я шагаю по полу тяжелым шагами, как будто возбужден до ярости наблюдением мужчин - но шум продолжает нарастать.

Oh God!	О боже!

What could I do?	Что я могу сделать?

I raved –I raved –I swore!	Я бредил -Я бредил -Я клянусь!

I swung the chair upon which I had been sitting, and grated it upon the boards, but the noise arose over all and continually increased.	Я раскачиваюсь на стуле на котором сижу, делаю это на досках, но шум проникает сквозь все и беспрестанно растет.

It grew louder –louder –louder!	Это становилось громче -громче -громче!

And still the men chatted pleasantly, and smiled.	И все еще мужчины дружественно болтают и улыбаются.

Was it possible they heard not?	Возможно ли что они не слышат?

Almighty God!	Боже мой!

–no, no!	-нет, нет!

They heard!	Они слышат!

–they suspected!	-они подозревают!

–they knew!	-они знают!

–they were making a mockery of my horror!	-они издевались с моего ужаса!

–this I thought, and this I think.	-это я думал, и это я думаю.

But anything was better than this agony!	Но все что угодно было лучше, чем эта агония!

Anything was more tolerable than this derision!	Все что угодно было более терпимо, чем эта насмешка!

I could bear those hypocritical smiles no longer!	Я не мог больше терпеть этих лицемерных улыбок!

I felt that I must scream or die!	Я чувствовал, я должен закричать или умру!

–and now –again!	-и теперь - снова!

–hark!	-чу!

louder!	громче!

louder!	громче!

louder!	громче!

louder!	громче!

– Villains!	- Злодеи!

I shrieked, dissemble no more!	Я завопил, лицемерить не могу больше!

I admit the deed!	Я признаю проступок!

–tear up the planks!	-поднимайте доски!

–here, here!	-здесь, здесь!

–it is the beating of his hideous heart!	- это бьется его отвратительное сердце!

March 23, 2020